На фестивале состоялась презентация книги кинокритика, исследователя отечественного кино Ирины Николаевны Гращенковой «Кино Серебряного века». Монография по истории отечественного киноискусства, которую автор назвала «воспоминанием о настоящем», посвящена русскому кинематографу 10-х годов и кинематографу русского послеоктябрьского зарубежья 20-х годов ХХ века. Она представляет собой целую серию очерков, объединенных опорными эпиграфами. 

 - Несколько слов о книге. Что заставило обратиться именно к Серебряному веку? 

- Книга началась, с одной стороны, случайно, хотя такие вещи, конечно, случайно не происходят, а с другой стороны – вполне закономерно. Случайность заключалась в том, что в довольно мрачные 1992-93-й годы, когда кино было в очень тяжелой ситуации, авторского кино почти не осталось, меня звали работать за очень большие деньги в очень бесстыдные проекты – и я, проработав 30 лет в кино, поняла вдруг ,что хочу уйти. 

И тут меня пригласили в Дом-музей Марины Цветаевой консультантом по кино для документирования эпохи Цветаевой. И я окунулась в эту эпоху с голо- вой. Раньше, скажем, я любила отдельно символистов, отдельно – Блока, а тут мне нужно было как-то сосредоточиться, найти одну линию, которая объединила бы кино и литературу. Именно тогда я впервые почувствовала, насколько это все связано. И захотела написать об этом книгу. 

Закономерность же заключалась в том, что мне не хотелось ничего писать о кино 1990-х, о фильмах того времени - настолько они были неинтересны. Для меня это было кино, которое проиграло себя в очень сложную для страны эпоху. Мне было и горько, и обидно, потому что я всегда уважала кино – я считала, что оно может положительно влиять на нашу социальную жизнь. Но когда было действительно необходимо дать людям какие-то ориентиры, все просто облили черным дегтем – и таким образом полностью потеряли авторитет и возможность как-то влиять на людскую жизнь. Я считала, что в какой-то степени эмигрирую, ухожу в интересную, цветущую в культурном отношении эпоху. Но чем больше я погружалась в материал, тем больше меня поражало созвучие целого ряда проблем, которые встали перед кинематографом в середине 90-х, с теми, которые возникали в начале века. Это меня сначала удивляло, а потом я поняла, что, может быть, в этом есть глубокие закономерности – и поэтому мне было вдвойне интересно работать. С одной стороны, я работала на историческом материале как историк кино, а с другой – занималась самыми жгучими современными проблемами кинематографа.

- Ваша книга рассматривает кино в широком культурном контексте. Кино Серебряного века было более тесно связано с другими родами искусств, чем современное? 

- Несомненно. Во-первых, оно очень зависело от старших искусств. Поэтому не могло позволить себе позицию гордого отъединения, обособленного от старших. Оно должно было держаться, как ребенок, за старшего. Во-вторых, сами старшие искусства не проявляли к нему никакого высокомерия: допустим, театралы приходили для того, чтобы создать то, что мы называем кинорежиссурой, люди из литературы - для того, чтобы создать кинодраматургию и так далее. Сейчас, к сожалению, кино вообще потеряло свой авторитет – и это несправедливо. Думаю, что в этом есть пережиток какого-то грубого социологического подхода. Не могут простить кинематографу то, что он был баловнем социалистического общества. И чем дальше я ухожу от советской эпохи, тем больше понимаю, что действительно кинематограф очень много сделал для страны. Сейчас случился полный разрыв контакта. Да, иногда кто-то приходит – Сорокин дает свой сценарий для экранизации, из авангардного театра приходит Леонид Десятников, чтобы написать очень хорошую музыку к кино. Но, в общем, контакты слабы. Поэтому меня радуют конкретные три события, которые произошли в нашем кино за последние 5-6 лет. В кино пришел знаменитый театральный режиссер, ныне руководитель Александринского театра Владимир Фокин. Сначала он поставил в театре «Превращение» по Кафке, а потом решил повторить его в кино. Получилось великолепно в том смысле, что не повторялась театральная постановка. Он сделал фильм, который, к сожалению, незаслуженно не имел большой экранной судьбы, но что важно – он поменял исполнителя. В театре это был Райкин, а здесь он выбрал Миронова, который создал поразительный образ Грегора - господина, превращающегося в насекомое. Женя как раз не злоупотреблял какими-то внешними приемами передачи «насекомости», но овладел внутренней пластикой, внутренним состоянием. Это было первое, что меня порадовало. На Московском фестивале молодой, тоже из театра пришедший, правда, ставший клипмейкером режиссер Михаил Сигал поставил по повести Алеся Адамовича фильм об оккупации Белоруссии «Франц и Полина». И, наконец, совсем недавно я была потрясена фильмом «Эйфория» Ивана Вырыпаева, которого я знала как драматурга. А тут он приходит - и делает замечательную картину. 

- Вы рассматривали связь между кино и живописью Серебряного века? 

- Да, конечно. Живопись той эпохи помогла мне по-новому понять и прочесть знаковые фигуры кинематографа. Борисов-Мусатов помог мне оценить Веру Холодную, потому что когда я поняла принцип женского портретирования у Борисова-Мусатова, то поняла и то, что делала Холодная. Для одних она просто беспомощная актриса, для других - типаж, а на самом деле – это именно лицо без характерных черт. 

- Насколько, по Вашему мнению, повлиял на представление современного зрителя о кино Серебряного века фильм Никиты Михалкова «Раба любви»? 

- Думаю, что повлиял. Фильм Михалкова - это чистейшая стилизация. Он других задач перед собой не ставил и справился довольно хорошо. Хотя в моей книге описывается история и предыстория «Рабы любви» - трагедия, которая постигла Рустама Хамдамова с его несостоявшимся фильмом. Он его практически снял, только не озвучил – но его «Нечаянные радости» сожгли. Я думаю, что «Раба любви» - высокого качества клише, которое заменяло людям представление о Серебряном веке - и, может быть, у кого-нибудь пробудило интерес к этому времени. И это уже хорошо. 

- Насколько кино Серебряного века повлияло на советский кинематограф, складывавшийся в 30-е годы, тот, который все мы знаем? 

- Было два пути воздействия. С одной стороны – через людей, пришедших из Серебряного века работать в но- вое советское кино 20-х годов. С другой – через литературу Серебряного века, но ей пользоваться было нельзя. Она была предана остракизму, ее перестали печатать. Лучшая часть деятелей киноискусства уехала из России,работала за рубежом. Вот почему я без ложной гордости могу сказать, что один из наиболее удачных моментов книги – соединение 10-х годов русского кино с 20-ми годами зарубежного. Удивляюсь, почему до сих пор до этого никто не додумался – в том числе, я сама! 

- Несколько слов о тех людях, которым посвящена книга. 

- Эта книга посвящена тем, кто в очень неблагоприятное время смел интересоваться ранним русским кинематографом. Не для того, чтобы сказать, что он слабый, бледный, глупый, сумасшедший, как говорили многие историки, а для того, чтобы найти в нем какие-то позитивные моменты. Борис Лихачев первым написал книгу о русском дореволюционном кинематографе еще в середине 20-х годов. За ним идет Николай Иезуитов. Он тоже питерский, из института искусствознания, но потом переехал в Москву и был руководителем кафедры кино-ведения до 1941 года. Он воспитал многих киноведов уже следующего поколения, ушел в московское ополчение и погиб. Удивительно тонко чувствовал русское кино. Вениамин Вишневский – это лучший фильмограф нашего кино, который создал каталог русских дореволюционных фильмов, первую полную хронику русского дореволюционного и советского кино. Написал две изумительные книги по неигровому кино.Последним упомянут Иосиф Долинский, это ученик Иезуитова и мой муж. Очень хороший исследователь кино, который первый написал работу о лубочной природе раннего русского кино, где определил родовые черты кинематографа, его глубочайшие связи с культурой Серебряного века. - И последний вопрос – о будущей книге. 

- Дело в том, что я хотела бы, если будет возможность, сделать три книги о трех разных, чрезвычайно важных для понимания природы нашего национального кино, периодах. Первая книга -10-е годы у нас и в Зарубежье, вторая - 20-е годы, разговор о фильмах, как их принято называть, «второго кино», о режиссёрах, которые снимали не историю революции, а пытались рассказывать о жизни людей в этой революции и после неё. Мне хочется рассматривать кино как некую новую форму антропологии культуры. И, наконец, 30-е годы, к которым сейчас принято пренебрежительно относиться. Я хочу написать о кинематографе этих лет как о кино между мифом и реальностью. Так должна получиться трилогия о кино моей родины.