Автор предлагаемых Вашему вниманию небольших воспоминаний об Олеге Янковском учился с ним в одно время в Саратовском  театральном училище (1962-1964 гг).

Позже, закончил ВГИК, стал киноведом и научным сотрудником Госфильмофонда. Представленные здесь воспоминания  были написаны в первые дни после ухода  Олега Ивановича из жизни.

В училище Олег Янковский производил на всех удивительное впечатление. Не обратить на него внимания было невозможно: такой ослепительной красоты я, например, ещё не встречал. Тогда я подумал: "Какой удивительный лик - ну, точно ангел!" Сейчас-то я понимаю: это было лицо истинного Аристократа, каковых в Саратове, грязном, кичащимся своим купеческим прошлым (городом тогда мной нелюбимым), в таком Саратове подобных лиц никогда не могло быть, во всяком случае - со времён октябрьского переворота.

Сначала красота его повергала в растерянность, потом притягивала (хотелось понять: разве такое бывает?), а потом присутствие этого человека просто радовало - бывают же такие лица, значит, не приукрашивали жизнь мастера Ренессанса.

Он учился на курс старше меня в мастерской прекрасного актёра Владимира Быстрякова. Один из первых отрывков, в котором я запомнил Олега - сцена из "41-го" по рассказу Лавренёва, - он играл Говоруху-Отрока – юношу дворянских кровей (в дипломном спектакле "Три сестры" Янковский исполнил Тузенбаха. А лет через двадцать я увидел его в фильме Ильи Авербаха «Чужие письма» - там он поразил меня небольшой, но предельно достоверной ролью шпанистого парня – Женьки Пряхина, таких парней на улицах Саратова было еще больше, чем холостых; другие роли Олега сейчас не упоминаю - их хорошо знает зритель).

Каждый раз его появление в училище можно было почувствовать по некоему дуновению, пронизывающему коридор и аудитории – он еще только поднимался один или с кем-то из ребят по лестнице на второй этаж, а уже незримая волна расширяла узкое пространство
нашего обиталища - и всем словно хотелось войти в эту волну, всем хотелось лишний раз глянуть на Олега.

Помню, как я увидел его маму. На лестничной клетке училища в тот вечерний час находились Олег и маленькая женщина, одетая скромно и аккуратно, худенькая, стройная, быстрая. И у неё было лицо Олега - но уже властно тронутое Временем. «Так вот каким ты станешь через много-много лет!» - вдруг пронзила меня горькая догадка. Наверное, из такого ощущения рождаются шекспировские сонеты. Но с годами Олег обретал иную красоту - её можно назвать духовной (доказательством тому – его последняя роль в фильме «Царь»).

Но тогда я видел его маму, и память сохранила чистую флейтовую мелодию их разговора: я уловил, что Олег - любимый сын, что мама прислушивается к тому, что он ей советует, а он в этот момент что-то ей серьёзно объяснял – хотя, возможно, разговор был о домашних делах, и чувствовалось, что эта хрупкая старушечка видит в Олеге совершенно взрослого человека: она уже отдала его этому большому миру, она уже отдала его Женщине, которая стала ему единственной спутницей на всю жизнь.

Люда Зорина сводила с ума пол-училища. Как считалось модным в пушкинских кругах быть влюблённым в Натали Гончарову, так у нас было, наверное, модно быть влюбленным в Люду Зорину. Она с такой чистотой и нежностью сыграла Наташу в «104-х страницах про любовь», что педагоги поняли: наше училище состоялось! (А оно заново открылось только в начале 60-х и едва-едва брезжило его удивительное будущее). Люда Зорина своей ролью доказала: пришла новая смена!

И когда у нас вдруг заметили, что Олег и Люда всё чаще бывают вместе, сильная половина - если уж не человечества, то училища - поняла: парни! в сторону! Это была потрясающе красивая пара…

Когда Люда венчалась с Олегом (а такая пара могла только венчаться, хотя и в ЗАГСе), я с поэтического расстройства написал молодожёнам эти строки, в которых скрывался то ли Шекспир, то ли Роберт Бёрнс:

     Эй, хозяин, два бочонка
     Да бокалы приготовь!
     От меня ушла девчонка,
     С нею кончилась любовь!

     Да сгорит твоя печёнка,
     Пей, мой друг, и не злословь,
     Будет новая девчонка -
     Будет новая любовь!..

Через несколько лет - в 1968-м - на перроне Павелецкого вокзала в Москве я встретил Олега. Он уже снялся в «Щите и мече», я учился на сценарно-киноведческом факультете ВГИКа. Выяснилось, что оба едем в Саратов, Олег закончил сниматься в своем втором фильме «Служили два товарища» и мотался между Москвой и Саратовом на озвучание. Он пригласил меня к себе. Минут через двадцать после отхода поезда я пришел в его вагон, отодвинул дверь купе. Олег сидел слева возле двери и, прислонясь к стенке, спал, беззащитно уронив руки на колени, странно держа их ладонями вверх («будто готов, чтобы в них легионеры Пилата вбили гвозди» - неожиданно подумал я). В купе находились еще двое попутчиков - мать и дочка-старшеклассница. Обе уже были заняты поглощением пищи - потихоньку, с умопомрачительными гримасами из желания не потревожить спящего, медленно выламывали куриные бёдра из тушки...

Я сел рядом с Олегом, не решаясь его будить. Вдруг не выдержал и тихо сказал попутчицам:

   - Запомните это лицо!
   Попутчицы чуть не подавились: преступник?
   - Это артист! Скоро он будет очень известным…
   Минут через пять Олег бодренько открыл глаза:
   - Ты давно здесь? Чего не разбудил?..
   - Ну ты так хорошо спал...
   Попутчицы узнали Генриха Шварцкопфа и перестали жевать...
   Олег уловил их реакцию, срочно пожелал приятного аппетита
и предложил мне:
   - Айда в вагон-буфет... Угощаю... Ну, как там ВГИК?
   Но мне было интереснее, где он сейчас снимается?
   - Уже всё сняли. Вот езжу на озвучку.
   - Про что кино?
   - Да про вашего брата киношника, из серии - "Они были первыми". 
Кажется, я сказал тост...
   Когда мы прощались, Олег, улыбаясь, погрозил мне пальцем:
   - С тебя сценарий...
   - Какой сценарий? - несколько опешил я.
   - А любой. Только талантливый...
   - Ну хорошо, - пообещал я... - Попробую...
   Но так и не сдержал слова...

...В 2004 году у Олега был "промежуточный юбилей". Я не мог посетить это важное мероприятие. Зато мой брат Юрий - на правах представителя саратовского землячества и как репортёр, - пришел к Олегу в театр (разумеется, с фотоаппаратом). Поздравил юбиляра, сфотографировал. Олег, спросил обо мне и узнав, что я не могу присутствовать на его юбилее, взял белый зонт и на одном из его «клиньев» нарисовал забавную мордашку - чем-то напоминающую самого Олега. Поставил дату a la Мюнхгаузен: "32.02.2004".

Я любил "джентльменствовать" с этим зонтом у себя в Белых Столбах, вскользь замечая особо любопытным, что в руках у меня раритет с автографом Олега Янковского. Я намеривался, потешив душеньку, подарить его нашему музею Госфильмофонда. А до поры зонт у меня висел на протянутой вдоль стены под потолком проволоке – там, где театральный уголок Саратова: афиши, фото.

Недели две назад звонит мне Юрий. Я отвечаю ему по сотовому.

   Вдруг зонт Олега срывается с проволоки.
   - Юр, - говорю в трубку, - зонт Олега Янковского сорвался.
   Брат не любит, что я придаю всему т а к о м у значение,
и возразил:
   - Ну, сорвался, ну и что?..
   - Ручка зонта вот отломалась...
   - Ну, такие зонты у нас делают...
   Через неделю, когда Олега не стало, я напомнил ему этот
разговор. Юрий хмуро отверг:
   - Совпадение. И потом - все знали, что он болеет...

А в заключение хочу заглянуть в год 1978-й.

Я тогда знакомил со столицей друга Сашу (с которым служил в армии), завёл его на «Мосфильм». Зашли в пустой павильон: интерьер - век этак XVIII-й, кругом ампир, рококо, всякий антиквариат.

В павильоне царил полумрак. А в укромном уголке тихонько так сидит тот самый Мюнхгаузен! Мы поначалу его не заметили.

- Евгений, экскурсию проводишь? - произнёс вдруг Олег своим неповторимым голосом - своеобразным «коктейлем» из тенора и баритона.

Мы немножко поговорили. Александр пожал руку Артисту. А я был рад неожиданной встрече, особенно тому, что Саша расскажет своей семье, как он случайно пообщался с Олегом Янковским. Я отметил про себя, что Олег почти не изменился - он был всё так же ироничен и доброжелателен. Его Мюнхгаузен готовился произнести свою знаменитую фразу: «Улыбайтесь, господа!..»

Я невольно повторяю финалы репортажей об Олеге последних дней. Однообразие этих концовок меня поначалу коробило, но потом я понял: удел Артиста подарить миру какие-то очень важные слова, и Олегу это удалось